Наружный вид Петербурга в июне. [1863]

НАРУЖНЫЙ ВИД ПЕТЕРБУРГА В ИЮНЕ. 1863 «В настоящую минуту Петербург представляет снаружи безобразную массу камня, извести, глины и дерева, массу испачканную, некрасивую. Океан пыли стоит в воздухе, с трудом пропуская солнечные лучи и изредка волнуемый порывистым ветром, при проходе какой-нибудь тучи для того, чтобы поднять с земли грязный песок, закрутить его и бросить в глаза задыхающимся пешеходам. Огромные каменные дома стоят полупустые, с наклеенными в окнах билетиками; другие покрыты гигантскими лесами и окружены заборами; к третьим приставлены брёвна с площадками наверху для красильщиков; с крыш четвёртых спускаются с той же целью канаты; одним словом, со всех сторон только и видишь, что переделки да заделки. Заезжий чудак может подумать, что к осени Петербург ждёт тьму-тьмущую дорогих гостей, для которых и старается изобразить себя приличнейшим образом. Ничего не бывало: в Петербург вернутся только дачники и кое-кто из-за границы да из провинции. Многие же совсем не вернутся. С осени число жителей Петербурга вероятно уменьшится, а не увеличится. Но этого мало, что Петербург реставрирует свои дома: он трудится также и над улицами или, вернее сказать, дорогами. С глаз начинают капать слёзы от умиления, когда посмотришь, с каким усердием всевозможные компании хлопочут над улучшением петербургской жизни. Если вы станете на одном конце какой-нибудь улицы (всё равно какой – выбирайте смело) и взглянете на её даль, то увидите перед собой бесконечную канаву, а с обеих сторон её две цепи гор – одну из булыжника мостовой, а другую из земли… Зато, если земляные дороги подвергаются радикальной перемене, то нельзя того же сказать о водяных, о наших реках и каналах. Водой Петербург особенно славится, и даже находил поэтов, которые величали его северной Венецией, на том же основании, как другие поэты называли его северной Пальмирой. Из этих водяных путей особенно славилась Фонтанка, или Фанталка, как говорят необразованные пеизане.* Считая себя принадлежащим также к числу петербургских поэтов (хотя и не рифмующих), не могу удержаться, чтобы не бросить и своей лепты в общую урну, в которой собирается слава вышеречённой Фонтанки. Жил когда-то в Петербурге чижик, который ходил «на Фонтанку водку пить». Это было, разумеется, во времена очень давние, когда, вероятно, Фонтанка текла не просто невской водой, а настоящей сивухой. Вероятно, в то время и берега у неё были пряничные. Исторических документов на этот счёт никаких не осталось, но в народе сохранилось предание в форме известной песни: — Чижик, чижик, где ты был? — На Фонтанке воду пил. С тех пор, увы! пряничные берега Фонтанки высохли и окаменели, превратившись в гранит. Хотя лакомки много потеряли от этого, но я, как историк, нахожу большое утешение в том, что каждый гранитный кусок набережной Фонтанки представляется моим глазам в виде коврижки, затвердевшей от спирта, входившего некогда в состав жидкости, наполнявшей Фонтанку, чем неоспоримо подтверждается верность приведённого выше народного предания. Если же анализировать химически, даже и теперь, так называемую воду Фонтанки, то, без всякого сомнения, окажется, что она содержит в себе, по крайней мере, пятьдесят процентов разного рода спиртов, начиная от водородного, известного своим запахом гнилых яиц. Все эти спирты употребляются жителями Фонтанки в пищу. Под очень различными формами, различных градусов, смотря по вкусу – кто любит покрепче, кто послабее. Самый крепкий настой употребляется, по-видимому, соседями Симеоновского моста. С одной стороны его, у самого берегового быка (упора), извергается в реку посредством подземной трубы струя грязной воды. У самой этой трубы поставлен плот для полоскания белья. С другой стороны моста, вниз по течению, находится рыбный садок, загораживающий довольно большое пространство ширины реки и, разумеется, глубины. Садок этот, с его вспомогательными барками, удерживает в этом месте и без того небыстрое течение воды, чем и скопляет перед собой всю грязь, как мыльную, с полоскального плота, так и водородную – из сточной трубы. Чтоб убедиться в химическом составе этой воды, не нужно даже её анализировать: довольно взглянуть только сверху моста. И в этой воде живёт… то есть не живёт, а дохнет рыба, которая продаётся в садке! Что это за рыба, и из каких ядов состоит её тело – трудно даже вообразить. Только можно поручиться, наверное, что это – не тот яд, которым Вольтер мог пренебречь в кофе. Не правда ли, читатель, возмутительно даже слышать об этом? Но утешьтесь: во всякой медали есть две стороны, или, говоря иначе, нет худа без добра. Грязь, постепенно накопляющаяся у Симеоновского моста, образовала около берега полуостров, который, вероятно, скоро будет отдан в арендное содержание для устройства дачи. Поверьте, не я это выдумал, а слышал стороной. – Une дача dans la Фонтанка! C’est charman! О, милый Петербург! Очаровательный Петербург! Давайте фантазировать на эту тему. Вот вы наняли эту дачу, под самым Симеоновским мостом, и сидите на балконе, выходящем прямо на воду. Направо от вас пахнет мыльным бельём, налево – дохлой рыбой, под вами спиртом, сзади вас водородным газом. Вы радостно дышите всеми этими ароматами и, в восторге от своей дачи, хотите вполне ею пользоваться. Для этого у вас к балкону уже привязана хорошенькая гичка. Вы садитесь в неё и думаете плыть на взморье, хоть для того, чтобы на счастье закинуть тоню. Проезжаете Аничков мост, Чернышев, Семёновский и вдруг – стоп машина! Что такое? Да больше ничего, как дальше ехать нельзя: поперёк реки стали четыре барки с дровами и кирпичом – стали на мель – вот и всё! Случай такой обыкновенный. Что на него даже и внимания не стоит обращать. А кому какое дело, что вам проехать нельзя? Эка штука! Да кто вы такой? Что за птица? Можете и назад вернуться. То, что я сказал, относится до наружной стороны петербургской жизни. Внутренний же смысл этой жизни вертится теперь на двух главных предметах: именно на польском деле и на предположениях о войне. Ввиду таких громадных фактов умолкли почти все толки о нашей домашней жизни …». Голос. 30 июня 1863 *Пейзане – тип крестьянина в литературе. АК А. Фелиш. Фонтанка у Аничкова моста. 1870-е. Собрание К. К. Кузьмичёва